Литературный автограф
23 августа 1917-го — на фронте в Белоруссии обвенчались родители Солженицына — Исаакий Семёнович Солженицын (род. 30 мая (11 июня) 1891 года в селе Сабля Александровского уезда Ставропольской губернии) и Таисия Захаровна Щербак (род.9 (21) октября 1894 года в Пятигорске).
Познакомились они в апреле 1917-го. Исаакий Солженицын получил двухнедельный отпуск с фронта и поехал не к родным в Саблинское, а в Москву, к однокашникам по учёбе. Там и произошла его встреча с Таисией Щербак. Точную историю знакомства родителей Солженицын знал от матери. Эта случайная молодёжная вечеринка описана в «Апреле Семнадцатого» (глава 91).
На шестой день знакомства Исаакий сделал Таисии предложение, и она согласилась. Исаакий вскоре вновь отбыл на фронт. Таисия, посетив на летних каникулах родной дом, поехала в Белоруссию, в Узмошье, где стояла 1-я Гренадерская артиллерийская бригада её жениха. Через несколько дней после венчания Таисия вновь уехала.
Детские годы Александра Исаевича Солженицына приходятся на трудное предвоенное время. Мать долго не хотела определять мальчика в школу, ждала, что как-нибудь обойдется, устроится. Но не устраивалось: частных пансионов не появлялось, гимназий не открывали. И, когда уже нельзя было больше тянуть, отдала сына сразу во второй класс — и то не с сентября, а со второй четверти. С 9 ноября 1927 года в ростовской школе № 15 началась его школьная пора. И вскоре уже он сам испытал участь гонимого — за то, что продолжал ходить с матерью в последнюю не закрытую ещё городскую церковь, и за то, что носил на шее крестик.
Позже от него настойчиво требовали вступить в пионерскую организацию. В школе ничего не знали о семье Солженицына, но точным классовым чутьём подозревали в однокласснике чуждый элемент, и как-то горластый комсорг лично взялся прорабатывать мальчика. Весной 1931-го Александр всё же был рекрутирован в пионеры. Теперь за ним приглядывали особенно зорко, и двое шпионов из класса выследили-таки новоиспечённого пионера идущим с матерью в церковь — отслужить панихиду по умершей бабушке Евдокии Григорьевне. Было устроено судилище с проработками и оргвыводами, и был случай, когда силой сорвали с пионера крестильный крест…
Вспоминает Н. А. Решетовская: «В детстве он получил в какой-то мере религиозное воспитание. Но школа всё зачеркивала. Я помню, как в третьем классе нас попросили поднять руки, у кого были рождественские ёлки, и какой стыд было тянуть руку. Родители просто щадили детей, чтобы они не раздваивались. Школа главенствовала».
Читать его тянуло жадно с самого раннего детства. В нищих комнатках, где Саня жил вдвоём с мамой, не было, разумеется, никакой библиотеки — но всегда водились книги. Одни появлялись от случая к случаю, другие задерживались, оставались надолго и перечитывались по много раз.
Чтение было хаотичным, случайным. Осталась в памяти череда детских книжек, разрозненные томики русской поэзии вызывали досаду — есть Лермонтов, но нет Пушкина, немного Гоголя (он так никогда и не стал близким), том пословиц Даля. Как-то Таисия Захаровна смогла подписать сына на полное собрание сочинений Джека Лондона (приложение ко «Всемирному следопыту»): всего было 48 книжечек, и Саня перечитывал каждую раз по десять, воспитывая на них свой характер. «А в общем я задыхался, не понимая того, что у меня мало книг, и неоткуда было их взять…»
Но ведь ещё брала для себя книги у друзей Федоровских усердная читательница-мать, и сын подчитывал вслед за ней, и она разумно тех книг не отнимала и никакого контроля не устанавливала. Так однажды попался Пильняк, потом похождения Остапа Бендера, и мелькали какие-то приключения, какие-то путешествия… Была ещё тётя Ира, со своим полным Некрасовым, полным Ибсеном, полным Диккенсом, со своим Евангелием, в конце концов, с патриотическими альбомами про героев 1812 года и с русской классикой в разных видах.
Домашние книги, изученные вдоль и поперёк, создали прочную базу читательских привязанностей, так что в ту пору, когда протоптались дорожки в городские библиотеки, Саня был вполне искушён в своих симпатиях и пристрастиях. У него развивался не только вкус, но и чуткое ухо — к литературным новостям, книжным историям.
К шестнадцати годам Саня Солженицын был, по школьным понятиям, опытным, продвинутым литератором, работавшим в разных жанрах и имевшим основательный творческий багаж, который прошёл апробацию в рукописных журналах (детском самиздате).
Престижное физико-математическое отделение Ростовского государственного университета имени В. М. Молотова — это был даже не компромисс, ведь и в математике у Сани проявились отменные способности. Потому, отвечая в Листке по учёту на пункты 17 (об ученой степени) и 18 (о научных трудах и изобретениях), он написал не без вызова: пока никакой и ещё нет , давая понять отделу кадров, что положительный ответ не за горами.
…Саня сразу и легко стал одним из самых сильных студентов в своём потоке, по всем предметам получал только пятёрки, и хотя жизненного призвания к математике не чувствовал, но и тогда, и всегда благословлял судьбу, что попал на физмат. Позже сокурсники будут отмечать особые отношения студента Солженицына со временем — он так плотно использовал каждую минуту, выжимая из неё максимум возможного, что успевал невероятно много.
Эмилий Мазин вспоминает (1990): «У него было обострённое чувство времени как особой человеческой ценности. Он никогда ни при каких обстоятельствах не тратил время попусту, на легкие разговоры, совещания и застолья. Занимался Саня много, учился не за страх, а за совесть. Первые два курса оценки “хорошо” просто не существовало, её ввели только на третий год нашей учёбы, а до того были лишь “отлично” и “удовлетворительно”. Но стипендию платили всегда. Повышенная — 150 рублей, простая — 110. Конечно, не хватало. Частенько ходили разгружать вагоны — извечное занятие студентов. На старших курсах сами давали уроки математики, занимались репетиторством. И ко всему Саня подходил очень организованно — заниматься так заниматься, учить других так учить. Помню его как активного участника драмкружка. В памяти всплывает спектакль по известному чеховскому водевилю. Играл Саня директора банка хорошо, убедительно. Мы аплодировали, поздравляли. Вообще к искусству был неравнодушен. В отличие от многих из нас, исправно посещал филармонию, любил слушать симфоническую музыку. Недурно владел немецким и английским языками, которые изучал ещё в школе. Был редактором факультетской стенгазеты, делал её очень целеустремлённо».
И точно: стенгазета физмата, выходившая еженедельно, очень живая, остроумная, пользовалась немалым успехом и даже была премирована на общегородском конкурсе. По понедельникам у стенда со свежим номером толпились студенты и преподаватели, и за год они так привыкали к весёлому листу ватмана, что когда в июньском номере 1937 года редактор попрощался с читателями на время каникул, его вызвали в партком и в приказном порядке велели продолжать выпуск; так он и вёл газету до последнего курса.
«Был восемнадцатилетний Саня юнцом восторженным, весь светился правдоискательством, сочинял огромные поэмы в подражание “Мцыри”, — вспоминал в 1964 году ещё один Санин знакомец, студент истфака пединститута Борис Изюмский, впоследствии известный донской писатель. — Для меня встреча с Солженицыным имела ещё и особое, личное значение. До войны, студентами, бегали мы с ним в литкружок при Доме медработников. Сдружила нас любовь к литературе. Оба сочиняли стихи, нещадно критиковали друг друга, но это ни разу не осложнило нашей дружбы».
Литературные бастионы штурмовались с разных сторон. В год окончания школы был куплен тяжёлый дорожный велосипед «Украина», на котором он смог совершить все свои довоенные путешествия.
Во время велосипедных походов как-то естественно возникла и укрепилась профессиональная потребность наблюдать и записывать. Так был составлен отчёт о велопоходе по Военно-Грузинской дороге (поездом из Ростова до Беслана и Орджоникидзе, потом на велосипедах в Мцхету, Тбилиси, Гори, Боржом, Ахалцых, Абастуман, Батум, Абхазию, Сочи, из Сочи поездом до Ростова) летом 1937 года. В группе, которую возглавлял старшекурсник Саша Брень, было ещё шестеро, включая Саню, Коку и двух девочек (одна из них, бывшая одноклассница Сани, студентка биофака Люля Остер, будет арестована в начале войны как немка); считалось, что студенты едут на родину Сталина, и под этот маршрут спортивное общество «Наука» выделило скромные средства.
«По Кавказу на “Украине”» — первый опыт молодого Солженицына из цикла «Мои путешествия».
Древние говорили: «Скажи мне кто твой друг, и я скажу кто
ты». А другом юности и всей жизни Александра Исаевича был преподаватель
математики одной из ростовских школ Эмиль Александрович Мазин.
Он вспоминает: — Мы подружились еще в годы учебы в Ростовском государственном
университете, где сидели за одним столом. Пронесли дружбу через всю жизнь:
часто встречались, постоянно переписывались и перезванивались… И как же теперь
мне его не хватает… Остались только теплые воспоминания.
У Солженицына главным еще с юности была работа. Он не знал ни минуты
праздности. Целеустремленность, сила духа и мужество – вот его главные черты.
Думаю, что во многом благодаря таким мужественным людям, как Солженицын,
Сахаров, Высоцкий и состоялись лучшие сегодняшние политики, ученые, просто
настоящие граждане России.
Литературный гений Солженицына ковался в Ростове еще в студенческие годы. Он
успевал всё: отлично учиться на физмате, быть старостой курса и, одновременно,
учиться в Московском литинституте. Отличился он и на фронте, был награждён
орденами и медалями Великой Отечественной войны. В зрелые свои годы Солженицын
едва не в одиночку вступил в борьбу против сталинского режима. Прошел Лубянку,
лагеря «Гулага», ссылку, и, наконец, был реабилитирован и приобрел всемирную
славу писателя. Но всю жизнь его сердце пылало ярким факелом великой любви к
людям.
Вспоминая своего великого друга, Эмиль Александрович подчеркнул, что вместе со
своей женой Натальей Дмитриевной он, Солженицын, с лихвой исполнил свое земное
предназначение.
Посадил дерево?
— Да.
Построил дом?
— Да.
Вырастил сына?
– Да. Троих. И каких орлов!
Написал книгу?
— Да. И не одну, а 30 томов! И не только это! Он хотел обустроить всю Россию —
наш общий дом. Не успел. Завещал это нам…
По материалам официальной группы отдела по изучению наследия Солженицына Дома русского зарубежья «Александр Солженицын. Творческое наследие»
